Неточные совпадения
Левин пощупал, ушел за перегородку, потушил
свечу, но долго еще не
спал. Только что ему немного уяснился вопрос о том, как жить, как представился новый неразрешимый вопрос ― смерть.
В сенях трещала догоревшая
свеча в деревянной тарелке, и казак мой, вопреки приказанию,
спал крепким сном, держа ружье обеими руками.
Все уже разошлись; одна
свеча горит в гостиной; maman сказала, что она сама разбудит меня; это она присела на кресло, на котором я
сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос...
Раскольников в бессилии
упал на диван, но уже не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще не испытывал. Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со
свечой и с тарелкой супа. Посмотрев на него внимательно и разглядев, что он не
спит, она поставила свечку на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
Сюда! за мной! скорей! скорей!
Свечей побольше, фонарей!
Где домовые? Ба! знакомые всё лица!
Дочь, Софья Павловна! страмница!
Бесстыдница! где! с кем! Ни дать ни взять она,
Как мать ее, покойница жена.
Бывало, я с дражайшей половиной
Чуть врознь — уж где-нибудь с мужчиной!
Побойся бога, как? чем он тебя прельстил?
Сама его безумным называла!
Нет! глупость на меня и слепота
напала!
Всё это заговор, и в заговоре был
Он сам, и гости все. За что я так наказан!..
— Солдату из охраны руку прострелили, только и всего, — сказал кондуктор. Он все улыбался, его бритое солдатское лицо как будто таяло на огне
свечи. — Я одного видел, — поезд остановился, я спрыгнул на путь, а он идет, в шляпе. Что такое? А он кричит: «Гаси фонарь, застрелю», и — бац в фонарь! Ну, тут я
упал…
Доктора повели
спать в мезонин, где жил Томилин. Варавка, держа его под мышки, толкал в спину головою, а отец шел впереди с зажженной
свечой. Но через минуту он вбежал в столовую, размахивая подсвечником, потеряв
свечу, говоря почему-то вполголоса...
Вспоминая все это, Самгин медленно шагал по комнате и неистово курил. В окна ярко
светила луна, на улице таяло, по проволоке телеграфа скользили, в равном расстоянии одна от другой, крупные, золотистые капли и, доскользнув до какой-то незаметной точки, срывались,
падали. Самгин долго, бессмысленно следил за ними, насчитал сорок семь капель и упрекнул кого-то...
«Тоже — «объясняющий господин», — подумал Клим, быстро подходя к двери своего дома и оглядываясь. Когда он в столовой зажег
свечу, то увидал жену: она, одетая,
спала на кушетке в гостиной, оскалив зубы, держась одной рукой за грудь, а другою за голову.
— Почему ты не ложишься
спать? — строго спросила Варвара, появляясь в дверях со
свечой в руке и глядя на него из-под ладони. — Иди, пожалуйста! Стыдно сознаться, но я боюсь! Этот мальчик… Сын доктора какого-то… Он так стонал…
Самгин вставлял
свечу в подсвечник, но это ему не удавалось, подсвечник был сильно нагрет,
свеча обтаивала,
падала. Дронов стал помогать ему, мешая друг другу, они долго и молча укрепляли
свечу, потом Дронов сказал...
Год прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах мира: там взволновал край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь
светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где
падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
Как ни интересно было место, на котором он останавливался, но если на этом месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил
свечу и ложился
спать.
Лечь
спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда не заходил, и вдруг, я еще часу не был у себя, как услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему
посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
Я
попал в театр в первый раз в жизни, в любительский спектакль у Витовтовой;
свечи, люстры, дамы, военные, генералы, девицы, занавес, ряды стульев — ничего подобного я до сих пор не видывал.
Вечером раз
упала зажженная
свеча, и прямо на карту.
Мужики крестились и кланялись, встряхивая волосами; женщины, особенно старушки, уставив выцветшие глаза на одну икону с
свечами, крепко прижимали сложенные персты к платку на лбу, плечам и животу и, шепча что-то, перегибались стоя или
падали на колени.
В груди у Половодова точно что жгло, язык пересох, снег
попадал ему за раскрытый воротник шубы, но он ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния, которое придавило его как камень. Вот на каланче пробило двенадцать часов… Нужно было куда-нибудь идти; но куда?.. К своему очагу, в «Магнит»? Пошатываясь, Половодов, как пьяный, побрел вниз по Нагорной улице. Огни в домах везде были потушены; глухая осенняя ночь точно проглотила весь город. Только в одном месте
светил огонек… Половодов узнал дом Заплатиной.
Пока Половодов шел до спальни, Антонида Ивановна успела уничтожить все следы присутствия постороннего человека в комнате и сделала вид, что
спит. Привалов очутился в самом скверном положении, какое только можно себе представить. Он
попал на какое-то кресло и сидел на нем, затаив дыхание; кровь прилила в голову, и колени дрожали от волнения. Он слышал, как Половодов нетвердой походкой вошел в спальню, поставил
свечу на ночной столик и, не желая тревожить спавшей жены, осторожно начал раздеваться.
Похороны совершились на третий день. Тело бедного старика лежало на столе, покрытое саваном и окруженное
свечами. Столовая полна была дворовых. Готовились к выносу. Владимир и трое слуг подняли гроб. Священник пошел вперед, дьячок сопровождал его, воспевая погребальные молитвы. Хозяин Кистеневки последний раз перешел за порог своего дома. Гроб понесли рощею. Церковь находилась за нею. День был ясный и холодный. Осенние листья
падали с дерев.
Ася вдруг опустила голову, так что кудри ей на глаза
упали, замолкла и вздохнула, а потом сказала нам, что хочет
спать, и ушла в дом; я, однако, видел, как она, не зажигая
свечи, долго стояла за нераскрытым окном.
Через минуту я заметил, что потолок был покрыт прусскими тараканами. Они давно не видали
свечи и бежали со всех сторон к освещенному месту, толкались, суетились,
падали на стол и бегали потом опрометью взад и вперед по краю стола.
— Еду, — отвечал я так, что он ничего не прибавил. — Я послезавтра возвращусь, коли кто придет, скажи, что у меня болит голова и что я
сплю, вечером зажги
свечи и засим дай мне белья и сак.
Я никогда не
спал много, в тюрьме без всякого движения мне за глаза было достаточно четырех часов сна — каково же наказание не иметь
свечи?
Сальные
свечи (тоже покупной товар) берегли как зеницу ока, и когда в доме не было гостей, то по зимам долго сумерничали и рано ложились
спать.
И вдруг мой взгляд
упал на фигуру мадонны, стоявшей на своей колонне высоко в воздухе. Это была местная святыня, одинаково для католиков и православных. По вечерам будочник, лицо официальное, вставлял в фонарь огарок
свечи и поднимал его на блок. Огонек звездочкой висел в темном небе, и над ним красиво, таинственно, неясно рисовалась раскрашенная фигура.
Я ушел, но
спать в эту ночь не удалось; только что лег в постель, — меня вышвырнул из нее нечеловеческий вой; я снова бросился в кухню; среди нее стоял дед без рубахи, со
свечой в руках;
свеча дрожала, он шаркал ногами по полу и, не сходя с места, хрипел...
Корыто кормить свиней или телят, буде есть,
спать с ними вместе, глотая воздух, в коем горящая
свеча как будто в тумане или за завесою кажется.
В комнате не было
свечей; свет поднявшейся луны косо
падал в окна; звонко трепетал чуткий воздух; маленькая, бедная комнатка казалась святилищем, и высоко, и вдохновенно поднималась в серебристой полутьме голова старика.
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше, и спасения было больше, а мы ни богу
свеча ни черту кочерга. Вот хоть тебя взять:
напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
Укладываясь
спать, Кирилл задул
свечу, и теперь избушку освещал только очаг.
Евгения Петровна тихо прошла со
свечою по задним комнатам. В другой маленькой детской
спала крепким сном мамка, а далее, закинув голову на спинку дивана, похрапывала полнокровная горничная. Хозяйка тем же осторожным шагом возвратилась в спальню. Вязмитинов еще не возвращался. В зале стучал медленно раскачивающийся маятник стенных часов.
Обычная обстановка бедного холостого студента: провисшая, неубранная кровать со скомканным одеялом, хромой стол и на нем подсвечник без
свечи, несколько книжек на полу и на столе, окурки повсюду, а напротив кровати, вдоль другой стены — старый-престарый диван, на котором сейчас
спал и храпел, широко раскрыв рот, какой-то чернокудрый и черноусый молодой человек.
В другой раз, вдруг очнувшись ночью, при свете нагоревшей
свечи, стоявшей передо мной на придвинутом к дивану столике, я увидел, что Елена прилегла лицом на мою подушку и пугливо
спала, полураскрыв свои бледные губки и приложив ладонь к своей теплой щечке.
Но я уже не слушал: я как-то безучастно осматривался кругом. В глазах у меня мелькали огни расставленных на столах
свечей, застилаемые густым облаком дыма; в ушах раздавались слова: «
пас»,"проберем","не признает собственности, семейства"… И в то же время в голове как-то назойливее обыкновенного стучала излюбленная фраза:"с одной стороны, должно сознаться, хотя, с другой стороны, — нельзя не признаться"…
— Ах, боже мой! Боже мой! Что это за сони: ничего не слышат! — бормотала старуха, слезая с постели, и, надев валенки,
засветила у лампады свечку и отправилась в соседнюю комнату, где
спали ее две прислужницы; но — увы! — постели их были пусты, и где они были — неизвестно, вероятно, в таком месте, где госпожа им строго запрещала бывать.
В этот же вечер, часов в двенадцать, когда Петр Иваныч, со
свечой и книгой в одной руке, а другой придерживая полу халата, шел из кабинета в спальню ложиться
спать, камердинер доложил ему, что Александр Федорыч желает с ним видеться.
Я спрятал тетрадь в стол, посмотрел в зеркало, причесал волосы кверху, что, по моему убеждению, давало мне задумчивый вид, и сошел в диванную, где уже стоял накрытый стол с образом и горевшими восковыми
свечами. Папа в одно время со мною вошел из другой двери. Духовник, седой монах с строгим старческим лицом, благословил папа.
Пала поцеловал его небольшую широкую сухую руку; я сделал то же.
— Сигарку, вечером, у окна… месяц
светил… после беседки… в Скворешниках? Помнишь ли, помнишь ли, — вскочила она с места, схватив за оба угла его подушку и потрясая ее вместе с его головой. — Помнишь ли, пустой, пустой, бесславный, малодушный, вечно, вечно пустой человек! — шипела она своим яростным шепотом, удерживаясь от крику. Наконец бросила его и
упала на стул, закрыв руками лицо. — Довольно! — отрезала она, выпрямившись. — Двадцать лет прошло, не воротишь; дура и я.
Что возговорит грозный царь:
«Ах ты гой еси, Никита Романович!
Что в глаза ль ты мне насмехаешься?
Как
упала звезда поднебесная,
Что угасла
свеча воску ярого,
Не стало у меня млада царевича».
Проведал слуга Никиты Романыча,
Садился на лошадь водовозную,
Скоро скакал к Никите Романычу:
«Гой еси, батюшка Никита Романыч!
Ты пьешь, ешь, прохлаждаешься,
Над собой кручинушки не ведаешь!
Упадает звезда поднебесная,
Угасает
свеча воску ярого,
Не становится млада царевича...
И делать нечего, да и
свечей жаль — поневоле приходится лечь
спать.
Из этого шкафа он достал Евгениевский «Календарь», переплетенный в толстый синий демикотон, с желтым юхтовым корешком, положил эту книгу на стоявшем у его постели овальном столе, зажег пред собою две экономические
свечи и остановился: ему показалось, что жена его еще ворочается и не
спит.
Только огни с улицы
светили смутно и неясно, так что нельзя было видеть, кто
спит и кто не
спит в помещении мистера Борка.
Гнутся и скрипят мачты, сухо свистит ветер в снастях, а корабль все идет и идет; над кораблем
светит солнце, над кораблем стоит темная ночь, над кораблем задумчиво висят тучи или гроза бушует и ревет на океане, и молнии
падают в колыхающуюся воду.
— И это тот самый человек, — продолжал Фома, переменяя суровый тон на блаженный, — тот самый человек, для которого я столько раз не
спал по ночам! Столько раз, бывало, в бессонные ночи мои, я вставал с постели, зажигал
свечу и говорил себе: «Теперь он
спит спокойно, надеясь на тебя. Не
спи же ты, Фома, бодрствуй за него; авось выдумаешь еще что-нибудь для благополучия этого человека». Вот как думал Фома в свои бессонные ночи, полковник! и вот как заплатил ему этот полковник! Но довольно, довольно!..
Очнувшись, Ерошка поднял голову и начал пристально всматриваться в ночных бабочек, которые вились над колыхавшимся огнем
свечи и
попадали в него.
— Ложись, батюшка, ложись… — вздохнула старуха, зевая. — Господи Иисусе Христе! Сама и
сплю, и слышу, как будто кто стучит. Проснулась, гляжу, а это грозу бог послал. Свечечку бы
засветить, да не нашла.
Когда он вошел к себе в комнату, то было уже светло. На рояле около раскрытых нот догорали две
свечи. На диване лежала Рассудина, в черном платье, в кушаке, с газетой в руках, и крепко
спала. Должно быть, играла долго, ожидая, когда вернется Ярцев, и, не дождавшись, уснула.
Через полчаса опять раздался звонок и такой же резкий. Должно быть, прислуга
спала и не слышала. Юлия Сергеевна зажгла
свечу и, дрожа, досадуя на прислугу, стала одеваться, и когда, одевшись, вышла в коридор, то внизу горничная уже запирала дверь.